Зеркалица
Зеркалица — душа зеркала, его обитательница и властительница.
Зеркалица живёт в том мире отражений, который меняется всякий раз с отражаемой картиною. Зеркалица незрима ни для кого, она вообще не имеет определенного облика, ведь это тень, призрак: то, что видит перед собою Зеркалица, такой вид и принимает.
Зеркалица привязывается к месту своего обитания так же крепко, как и домовой: она любит глядеть на знакомые лица, знакомые предметы. Когда все спят, бессонная Зеркалица иногда забавляется тем, что показывает сама себе все, что ей за день запомнилось, поэтому сведущие люди не советуют смотреться ночью в зеркало: мало ли что там можно увидеть!
Зеркалица живёт в потустороннем мире, а потому ведает будущее. Она охотно готова его предсказать, но тут существует для нее слишком много запретов, а потому может только Зеркалица открыть суженого девице в ночь святочных гаданий или напророчить судьбу младенцу... чем напугает его если не до смерти, то уж точно до падучей. Потому и нельзя ни в коем случае показывать ребенка в зеркале.
Если в доме кто-то умирает, Зеркалица страшно беспокоится, тоскует и зовёт к себе исчезнувшего: показывает его лицо в зеркале, как бы приманивает к себе. Душа покойника, которая первые три дня не покидает своего прежнего жилища, также не прочь явить свой облик и отразиться в зеркале. Невзначай увидеть такое может любой другой обитатель дома. Тут мудрено не умереть от страха!
Поэтому и ведётся обычай завешивать зеркало платком, когда в доме покойник.
Зеркалица не любит нечистой силы и нипочем не желает принимать её облик, оттого домовые, кикиморы, вострухи и прочие нечистики, а также привидения в зеркале никогда не отражаются. Если это все-таки происходит, значит, Зеркалица порчена злым колдуном, попала в его полную власть и сделалась враждебна людям.
Если в комнатах несколько зеркал, владычицы их ревнуют хозяев друг к дружке и норовят соперницу испортить, насылая на неё пагубу на свой, сверхъестественный, неведомый людям манер. Тогда зеркала тускнеют, трескаются, искажают изображение.
Самая большая радость для Зеркалицы — это когда её зеркальце пускает солнечных зайчиков. В тот краткий миг, пока солнышко глядит в зеркало, его обитательница покидает свои пределы, вырывается на свободу в наш мир и, сделавшись как бы частью дневного светила, успевает оглядеть безмерные дали Земли и Вселенной, а потом возвращается в свое зеркало освеженной, обновленной и счастливой.
∆ На большом острове Соловецком дело было — давно, ещё при Петре Великом.
Вернулись как-то осенью рыбаки с ночного промысла хмурые: в полночь утонул Микола Бенедиктов. Видный такой был мужик, статный, глаза голубые, только вот зельем табачным баловался не в меру да попивал, случалось, безо всякого удержу. Причем утонул Микола как-то странно: вроде и волны на море сильной не было, и трезвы все были, но вдруг он, почти у самого берега, перевалился через борт — и канул в воду, как камень.
Пока багром его нашарили, пока сеть подвели, пока вытащили - он уже давно богу душу отдал. Оно и понятно: вода в Белом море даже в июле как лёд, а в сентябре - октябре уже первые льдинки плавают.
Домочадцы Миколы, понятно, в рёв, жена обеспамятела, только старший сын, Фрол, сразу себя справным мужиком показал: и гроб сколотил, и могилу распорядился копать — всё как положено.
Обмыли покойника, обрядили, положили под образа.
Ближе к ночи отправил Фрол всех домашних к соседям, один остался, сам читал над покойником молитвослов. Почитает, дух переведёт — и снова за молитвы, слёзы смахивая. Глухая ночь за окном, дождь по крыше стучит — каково-то родного отца самому отпевать!
Вдруг поднял глаза Фрол от священной книги и видит: полотенце, которым было, по обычаю, занавешено зеркало, соскользнуло. А ведь неладно это, испокон зеркала при покойнике прикрывают.
Подошёл он поправить полотенце, да и глянул ненароком в зеркало. А там изба, зыбка, в зыбке младенец качается. Через миг он уже первые шаги от печки делает, а вот с котом играет, вот уже в детские годы вошёл, потом в отрока превратился, в юношу — и узнал в нём Фрол своего отца.
Батюшки-светы, вся отцова жизнь вершится пред сыном в зеркале, словно кто-то нарочно её показывает!
И вот что вдруг увидал Фрол: на Кольском берегу сговаривается Микола с богато одетым барином — перевёзти того на Соловки. Вот по рукам ударили. Вот в ладью Миколину сели, вот парус взвился — и в путь. А путь не близкий, да и море разволновалось. Укачали волны барина, поплохело ему так, что лежит на дне ладьи без памяти, однако слабой рукой прижимает к себе сундучок. А в том сундучке злато-серебро, везёт его барин в дар соловецкой святой братии, дабы грехи его земные замаливали.
И зрит Фрол, холодея: отец его вдруг приподнял барина — и перевалил через борт беспамятного... тот камнем ко дну пошёл, сразу шуба на нём нагрузла и сапоги вниз потянули.
Только круги разошлись по воде!
Отшатнулся было Фрол от зеркала, но всё же нашёл в себе силы досмотреть жизнь отцову до конца: как тот клад свой зарыл под берёзою на Кузовах — это острова на полпути к Соловкам, — как дом новый себе поставил и зажил в полном довольстве. И как его, Фрола, учил делать первые шаги и впервые ставить на ладье парус...
Все видел в зеркале Миколин сын, вплоть до то осенней ночи, когда в море вдруг выказался из глубины тот самый утопленный барин, схватил Миколу за горло и увлек в морскую пучину.
А напоследок показалась в зеркале длинноволосая изможденная женщина, вся точно бы полупрозрачная, и вымолвила загадочные слова, кои Фрол сам себе растолковать так и не смог:
«Всё, что ты здесь видишь в зеркале, там увидишь лицом к лицу».
Известно вот что: вырыл Миколин сын тот проклятущий клад на Кузовах, в монастырь привёз, в ноги пал отцу-настоятелю, обо всём поведал.
Распорядился настоятель колокол отлить большой и звонить в непогоду обо всех, поглощаемых морской пучиною.
В народе его так и назвали — Фролов колокол. ∆
